Лемзяк писал(а):ошибка не была явной.Первый день сколько бы не говорили о недостатках плана прикрытия показал что на всех второстепенных участках армии прикрытия Юго-Западного границу держали.Что не удержали на направлении главного удара дало возможность быстро и точно определить место этого удара .Жуков и Кирпонос приказали уничтожить врага .Но вот в том что 87 сд напрасно надеялась что во второй половине дня 23.06 в её полосе развернутся три дивизии 19 тд,215мсд,135 сд ,Жуков и Кирпонос не виноваты тут расчитывать маршевые возможности дивизий и держать руку на пульсе задача командарма
Как же ошибка не была явной если Командующий армией, генерал Потапов, докладывал находящемуся в штабе фронта Жукову, что на участке Влодава - Устилуг наступают 5 пехотных дивизий и около
двух тысяч танков противника. Южнее Устилуга численность противника оценивалось в пять-шесть пехотных и одну танковую дивизию. На самом же деле все обстояло наоборот - севернее Устилуга немцы имели всего четыре дивизии (причем одна из них охранная), но зато южнее в полосе армии наступали семь пехотных и четыре танковых дивизии. Немецкие танки, обтекая советскую оборону с юга, беспрепятственно двигались вдоль фронта 5-й армии, мимо ее левого фланга, и входили в прорыв южнее Луцка. Потапов и его штаб прошляпил направление главного удара. Что касается 87 СД ее выводить надо было из боя а ее отдали на заклание.
Хочу привести строки из статьи
В.Гончарова "Механизированные корпуса РККА в бою: Дубно-Луцк-Броды, июнь 1941 года."Начальник Генштаба Жуков, в действительности прибывший в Тернополь лишь вечером 23 июня, застал штаб Юго-Западного фронта в полной неготовности к нанесению контрудара. Там мучались дилеммой - атаковать противника наличными силами, или подождать еще некоторое время до подхода всех механизированных корпусов. В конце концов вопреки мнению начальника штаба генерал-майора Пуркаева было принято решение - утром 24 июня силами 15-го и 22-го мехкорпусов, не дожидаясь
подхода остальных механизированных соединений, нанести удар по обеим флангам прорвавшейся группировки. Не исключено, что это решение было принято под давлением Жукова, возмущенного недостаточно энергичными (по его мнению) действиями командования фронта.
24.6.1941 г. Одновременно на правом фланге к северу от шоссе наконец-то перешли в
контрнаступление 19-я танковая и 215-я мотострелковая дивизии 22-го мехкорпуса. Атака оказалась
неудачной - немцы успели выдвинуть в первый эшелон противотанковые орудия, от огня которых
наступающие легкие машины понесли большие потери. В ходе развернувшегося сражения 19-я
танковая дивизия была разгромлена. Она потеряла около 50 танков (в основном Т-26) и 12
бронемашин БА-10, в ее артиллерийском полку осталось всего 14 орудий. Командир дивизии
генерал-майор К. А. Семенченко уцелел только чудом, начальник артиллерии пропал без вести,
оба командира танковых полков погибли, а командир мотострелкового полка умер от ран. К 25
июля части 19-й тд и 215-й м.с.д разрозненно отходили в район Рожище. Сюда же получила приказ
отходить и 1-я пт.а.бр, поскольку пути отхода на Луцк уже были перерезаны, а сам город захвачен
противником.
Таким образом, к утру 25 июня ударные соединения Юго-Западного фронта выполнить
приказ о переходе в единое наступление не смогли. Действия механизированных корпусов свелись
к отдельным разрозненным контратакам на разных направлениях. Выдвигающиеся из тыла
соединения подходили в район боевых действий и атаковали противника по частям, что еще более
распыляло силы. Часть соединений по прежнему находилась на марше, разрыв фронта к югу от
Луцка и Ровно оставался незакрытым.
Между тем, именно в этот разрыв немецкое командование направило все 5 танковых
дивизий 1-й танковой группы. Глубже всех между флангами 5-й и 6-й армий ЮЗФ проникли две
танковых дивизии противника - 11-я и 13-я.
И наконец В. Гончаров называет виновных.
Во-первых, это Георгий Константинович Жуков, генерал армии и начальник
Генерального Штаба РККА. Прибыв 23 июня 1941 года в штаб Юго-Западного фронта, он
дезорганизовал работу его руководства, отменил уже отданные фронтовым командованием
распоряжения, взяв на себя тем самым ответственность за принятие решений на дальнейшие
действия фронта - и тут же отбыл в войска, не потрудившись расхлебать заваренную им кашу.
Особой пользы эта трехдневная поездка не принесла: в отечественных источниках отсутствуют
упоминания о каких-либо важных приказах, отданных начальником Генштаба за этот период. Более
того, создается впечатление, что за период с 24 по 27 июня - один из самых критических в истории
не только армии, но и страны - начальник Генерального штаба не сделал вообще ничего, за
исключением отмены нескольких отданных штабом Кирпоноса распоряжений. Кроме всего
прочего, тем самым была нарушена вертикаль власти в руководстве войсками и создана дурная
традиция параллельных взаимоисключающих приказов.
Далее следует весь военный совет Юго-Западного фронта. Есть великий соблазн возложить
основную часть вины на члена военного совета фронта корпусного комиссара Николая
Николаевича Вашугина. И действительно, исчерпывающая (но при этом исключительно
корректная!) характеристика, данная этому человеку Н.К. Попелем, вполне объясняет истоки и
побудительные причины его действий. Высокомерный, нетерпимый к мнению нижестоящих и в то
же время свято убежденный в правоте вышестоящих. Не верящий ни людям, ни в людей,
чрезмерно "бдительный" в худшем смысле этого слова (одно из самых омерзительных качеств,
открывшееся в людях в 30-е годы и требующее отдельного психологического исследования),
именно он 23 июня на совещании в штабе фронта настоял на принятии рокового решения о
переходе в контрнаступление - вместо отвода войск на линию старой границы. Но в то же время,
этот человек нашел силы взглянуть в глаза реальности, и сам вынес себе приговор. Поэтому, on
morte aut bene, aut nihil. Поговорим лучше о других
Командующий фронтом генерал-полковник Михаил Петрович Кирпонос. Человек, на
котором лежала вся ответственность за действия фронта. Согласно субординации, он подчинялся
Ставке и Верховному Главнокомандующему, то есть Сталину - но никак не Генштабу и его
начальнику генералу Жукову. Поэтому его капитуляцию перед Жуковым можно расценивать как
признак слабости и недостатка воли. Вся дальнейшая чехарда с приказами, то отменяющими, то
подтверждающими друг друга, является лишь следствием этих психологических качеств. Впрочем,
не исключено, что Кирпонос просто сломался под совместным давлением Жукова и Вашугина,
после чего утратил уверенность в собственных силах и веру в собственную правоту. Следствием
этого стали и все последующие события, увенчавшиеся сентябрьской катастрофой. В любом
случае, вместо того, чтобы до конца выдерживать какой-то один план, корректируя его под
влиянием изменяющейся обстановки, Кирпонос начал менять планы, кидаясь из одной крайности в
другую. Это было наихудшим из возможных вариантов действий командования фронтом.
Конечно, можно возразить: а что в состоянии был сделать командующий фронтом против
упорного требования Ставки не отводить войска, а наступать на Люблин? Но опять-таки вспомним
уже упоминавшуюся выше легенду о подзорной трубе и выбитом глазе адмирала Нельсона. У
любого командира всегда есть тысяча и один способ уйти от выполнения дурного приказа или
выполнить его так, чтобы и результатов не было никаких, и ущерб оказался минимальным . И не
надо баек о том, что советские командиры не были способны на подобную тактическую гибкость!
27 июня командир 9-го мехкорпуса Рокоссовский превосходно "снельсонил", уклонившись от
выполнения гибельного приказа о наступлении на Дубно -- и не имел с этого ровным счетом
никаких последствий!
Впрочем, принцип "аут бене" к Кирпоносу, погибшему 20 сентября 1941 года во время
выхода из Киевского котла, относится не в меньшей степени, чем к Вашугину.
Теперь о начальнике штаба фронта генерал-майоре Максиме Алексеевиче Пуркаеве.
Несомненно, умный человек и хороший аналитик, он тоже не смог в полной мере справиться со
своими обязанностями начштаба. Пуркаев сразу и абсолютно верно оценил общий ход и
стратегическое значение происходящих на фронте событий, но вот организация работы штаба и
зависимых от него структур оказалась у него далеко не на высоте. Отвратительно поставленная
разведка, плохая связь, отсутствие координации между подразделениями - значительная степень
вины за это лежит на Пуркаеве и его начальнике оперативного отдела Баграмяне (впрочем,
последний в своих мемуарах эту вину даже не отрицал). Сюда же можно отнести и отдаваемые
штабом фронта приказы - уж кто, как не Пуркаев должен был понимать, какую неразбериху внесут
они в действия частей, и во что это выльется.
Особое место занимает командующий ВВС фронта Е.С. Птухин. За первые четыре дня он
не сделать ничего. То есть в прямом смысле слова ничего - никто нашей авиации не видел и
ничего о ней не слышал. Она никак не воздействовала на противника и не смогла даже
организовать воздушную разведку его наступающих группировок! "Люфтваффе" все эти дни
безраздельно господствовали в воздухе, и лишь малочисленность немецкой бомбардировочной
авиации спасла части Юго-Западного фронта от тяжелейших потерь. 26 июня Птухин был отозван в
Москву, ему на смену прибыл генерал-лейтенант авиации Ф.А. Астахов (командовавший авиацией
Киевского Особого военного округа до весны 1941 года). По словам Баграмяна, "результаты
усилий Федора Алексеевича сказались быстро. В частности, ему удалось резко улучшить
авиационную разведку. Добытые ей данные многое прояснили". Если это называется "резким
улучшением", то можно представить, что же было до того...
Теперь стоит перейти к командирам подразделений. Командующий 5-й армией генерал-
лейтенант Михаил Иванович Потапов неправильно оценил находящуюся перед ним группировку
противника, счел, что главный удар наносится на его правом фланге в направлении на Ковель, и
поэтому вовремя не прикрыл свой левый фланг. Это привело к образованию разрыва с соседом и
прорыву немецкой ударной группировки к Луцку и Ровно. Тем не менее, в течение первой недели
войны руководство 5-й армии практически не теряло контроль за своими войсками и смогло
организовать гибкую оборону. Во всяком случае, изначально наступавшие в направлении
Владимир-Волынский и Порыцк 25-я моторизованная, 13-я и 14-я танковая дивизии не сумели
рассечь оборону 5-й армии и прорваться сквозь нее, поэтому были вынуждены повернуть к югу.
Таким образом, окруженные в первый день войны 124-я и 87-я стрелковые дивизии стали самой
крупной потерей армии.
Совсем по-другому показал себя командующий 6-й армией генерал-лейтенант Н.И.
Музыченко. Он тоже переоценил силы противника в центре и на левом фланге своей позиции -- и
наоборот, не принял во внимание угрозу стыку с 5-й армией. Но кроме этого, он несколько раз
прямо нарушил приказы командующего фронтом, затягивая переброску механизированных частей
в полосу прорыва под Радзеховом и Берестечко, и пытаясь использовать их на своем левом фланге.
Между тем, разведка не установила в этом месте сосредоточения механизированных частей
противника, и поэтому никаких оснований считать этот район угрожаемым не было. Уже в первый
день войны Музыченко не выполнил приказ о переброске 4-го мехкорпуса под Радзехов, на
следующий день он "наложил лапу" на 8-й мехкорпус, устроив ему безумный
пятисоткилометровый марш . В результате 4-й механизированный корпус, одна из самых сильных
ударных частей фронта, в сражении под Дубно участия так и не принял и вообще использовался
исключительно бездарно. Немалую долю ответственности командующий 6-й армией несет и за
переданные в его распоряжение 36-й и 37-й стрелковые корпуса, действиями которых никто не
руководил (за исключением время от времени вспоминавшего о них штаба фронта), а также за 14-
ю кавдивизию, которую не видели ни в атаке, ни в обороне. Да, практически все упомянутые выше
части были переданы 6-й армии из резерва фронта - однако, вместо того, чтобы наладить
управление ими и использовать их в бою, генерал Музыченко предпочел заняться
<перетягиванием одеяла> и всеми силами пытался сохранить для себя 8-й и 4-й мехкорпуса. В
результате ни 4-й мехкорпус, ни оба стрелковых корпуса в сражении по сути дела использованы не
были. Оборона 6-й армии была организована отвратительно: когда противнику удалось сломить
сопротивление приграничных дивизий, он практически беспрепятственно занял никем не
удерживаемый Львов.
Остановимся теперь на командирах механизированных корпусов. С 22-м мехкорпусом все
обстоит просто и печально. К началу войны дивизии корпуса были разбросаны на огромном
пространстве, и управлять ими оказалось невозможно. Командующий корпусом генерал-майор
С.М. Кондрусев погиб в первый же день войны, после этого механизированное соединение
перестало существовать как единая часть (чему в немалой степени способствовало и неразбериха с
приказами, в результате которой командир самой сильной 41-й танковой дивизии полковник
Павлов увел свою часть от фронта и попал в болото).
Девятый механизированный корпус Константина Константиновича Рокоссовского
был наиболее слабым. Кроме того, он выдвигался из глубокого тыла и поэтому испытывал
трудности с пехотой. Тем не менее, действия этого корпуса оказались едва ли не самыми
успешными - он сначала контратаковал и потеснил левый фланг 13-й танковой дивизии
противника, а затем вел активную оборону на реке Стырь в районе Луцка, фактически удерживая
весь левый фланг 5-й армии.
Девятнадцатый мехкорпус генерал-майора Николая Владимировича Фекленко в начале
тоже действовал неплохо. Но, к сожалению, координация действий между его дивизиями оставляла
желать лучшего. В результате достигнутый 25-26 июня успех под Млиновым и Дубно не был
реализован. Обе танковые дивизии корпуса превосходно атаковали - но, обнаружив у себя на
флангах подвижные соединения противника, неизменно отходили назад, даже не уточнив
численность обошедших их вражеских частей. В результате с 27 по 29 июня корпус отступал под
натиском противника, численность которого составляла примерно половину 13-й танковой
дивизии. При взгляде на карту возникает нелепая мысль, что если бы 40-я и 43-я дивизии
расступились и пропустили 13-ю танковую дивизию вермахта вперед, то ничто не помешало бы им
сомкнуться у нее за спиной, а затем просто принять капитуляцию...
Командир и практически весь руководящий состав 8-го механизированного корпуса
проявили себя в сражении великолепно. Несмотря на череду нелепых приказов, генерал-лейтенант
Дмитрий Иванович Рябышев сохранял самообладание и продолжал контролировать и
координировать все действия своих дивизий. Он был единственным из командиров, кто
организовал ведение разведки и имел внятное представление о находящемся перед ним
противнике. К сожалению, карьеры генерал Рябышев так и не сделал - в 1945 году он закончил
войну в должности командира стрелкового корпуса все в том же звании генерал-лейтенанта.
Воистину, в Отечестве нет не только пророка, но и полководца...
Командир 15-го мехкорпуса генерал-майор Игнат Иванович Карпезо тоже проявил
хорошие способности руководителя. К сожалению, он не сумел организовать разведку местности
перед собой, и поэтому в течение 23-26 июня корпус продолжал наступать фактически вслепую.
После ранения генерала Карпезо в должность командира корпуса вступил начальник штаба
полковник Ермолаев, который с руководством явно не справился.
О командире 4-го механизированного корпуса генерал-майоре Андрее Андреевиче
Власове что-либо сказать очень сложно. До самого последнего времени на этом имени
лежало табу и поэтому в советской литературе описаний и оценки действий 4-го мехкорпуса
просто нет. Кроме того, с самого первого дня войны корпус оказался буквально распотрошен из-за
того, что командующий армией и командование фронта пытались перетянуть его на себя. Но в
любом случае та часть корпуса, что осталась в распоряжении 6-й армии и под руководством
генерала Власова, в боях под Львовом ничем особым себя не проявила. Между тем, это был самый
мощный из мехкорпусов РККА - в его составе находилось около четверти всех танков КВ и Т-34,
имевшихся в Красной Армии. Ведь даже после отправки к Радзехову 8-й танковой дивизии в двух
остальных дивизиях корпуса насчитывалось около 570 танков, из которых 220 Т-34 и КВ. Возможно,
99-я стрелковая дивизия, которой Власов командовал в 1940 году, и была лучшей стрелковой
дивизией РККА (как о том пишут некоторые современные историки), но "то, что годится для
парадов, не все пригодно для войны..."
И тем не менее -- где и когда были допущены самые главные, самые роковые ошибки?
Вряд ли когда-либо можно будет ответить на этот вопрос так, чтобы уже не требовались другие
ответы. Тем не менее, можно попытаться предположить, что бы произошло, если бы 8-й мехкорпус
сразу же по сосредоточении в районе Бродов (то есть 25 июня) получил от командования фронта
самый простой и логичный приказ -- наступать по шоссе на Дубно, а не по бездорожью на
Берестечко. Несомненно, что уже в этом случае исход танкового сражения был бы совсем иным.
Но главное -- 26 июня части 12-й и 34-й танковых дивизий, заняв Дубно, встретились бы на его
восточной окраине с передовыми отрядами 43-й танковой дивизии 19-го мехкорпуса. Одиннадцатая
танковая дивизия оказывалась в плотном кольце окружения, у 13-й танковой дивизии глубоко
обнажался правый фланг, а подходящая к фронту 16-я танковая дивизия оказывалась под ударом
одновременно с двух сторон... И при этом сразу три советских танковых дивизии наконец-то
выходили на беззащитные коммуникации немецкой ударной группировки. Не приходится
сомневаться, что дальнейшие события войны в этом случае тоже бы развивались совсем по-
другому...
Кроме болота в которое якобы попал Павлов и дивизия со всем остальным согласен полностью. От себя добавлю что в самом деле с гибелью Кондрусева корпус потерял управление благодаря генералу Тамручи. Про него я уже писал.
И еще - план прикрытия в самом деле предусматривал уход 41 ТД в район Ковеля??? а не поддержку 87 и 124 стрелковых дивизий Это ключевой вопрос.