Отрывок из военной повести автора.

"Армия Отечества", том 10, повесть "Последний решительный" armiya-otechestva.ru/product/tom10:

"- Мужики, мать его, жми уши, подрываю. Аааааааа, - Воронков заорал и резко крутанул ключ машинки.
Опять воздух сжался и юркнул словно в малое отверстие, а потом разверзся оттуда громогласным и нижайшим по тону сокрушительным бабахом. Большак взлетел на воздух. Окопы и холм подпрыгнули и шмякнулись обратно. Опять с неба полетели комья земли, булыжники, куски брёвен и расхристанных человеческих тел.

Досталось всем. И фрицам, от коих никого в живых не осталось, и русским солдатам, слишком близко находившимся к точке подрыва. Часть людей не успели ни уши закрыть, ни рты раззявить. Почти у всех от контузии начала сочиться кровь из ушей. На некоторое время вновь все оглохли. Часть бойцов выла, ревела и орала от боли, кто-то корчился в грязи по ячейкам. Винтовки валялись по окопу, пулемёты были свалены взрывной волной на брустверы. У каждого команда Фуражкина о стрельбе после взрыва вылетела из головы. Да и не по кому было стрелять. Если и мог кто остаться живым из немцев, так только тот, кто запоздал к атаке и находился не ближе ручья.

Дороги не стало. В том месте, где заложили заряд, зиял огромный дымящийся провал. Болото потихоньку начало стекать в обрыв к Рапле. Кроваво-земляное месиво покрыло пространство между ямой от взрыва и завалом. На поваленных елях там и сям виднелись куски шинелей, сапог, человечьего мяса. Принесло всю эту склизкую массу и в окопы Воронкова и Полеонова. Кому-то упало на каски и плечи, кто-то принял сгустки крови и кишок прямо в лицо вместе со взрывной волной. И контуженные взрывом люди моментально перестали быть похожими на людей.

Оглушённый Фуражкин, словно в замедленном кино, смотрел на зачуханные грязью лица и фигуры солдат. Почему-то стало смешно от того, как кроваво-чёрные силуэты копошились в задымлённой траншее словно в тумане. Явь из сознания была выбита страшным воздействием взрыва, поднявшийся из утробы к кадыку смех сотрясал челюсть в попытке вырваться наружу. Фуражкин, приходя в себя, закрыл липкое лицо чёрными и такими же липкими руками и еле-еле сдержался, чтобы по-глупому не заржать. Лишь спустя время, медленно и тормозно осмотрев себя сверху донизу, до него не сразу дошло, что точно так же страшно, как бойцы, выглядит и он сам. Порыжевшая от глины шинель на полах была заляпана чёрно-красной жижей, а голова, плечи, петлицы и грудь и вовсе скрылись под её почти сплошным слоем. При виде блестящих белков очумевших глаз у таких же заляпанных бойцов, лейтенант постепенно уразумел, что от прежнего командира для всех остальных, кто его видел, у него остались разве что только такие же выделяющиеся на грязном фоне лица белки собственных глаз.

То, что они натворили в этой обороне, превзошло весь его прежний опыт. Никакого ощущения победы он не испытывал. Не до победы было разуму. Человек в сей раз побил такого же человека даже не как скотину или насекомое, а как инородную сущность. В нём, оглушённом и замороченном, даже некое чувство жалости разок шевельнулось к врагу. Даже вопрос сам к себе возник ("Что же мы наделали?").

Звенело в ушах. Голова чугунная. С трудом повернулся в сторону ручья, где ещё дымился провал, отрешённо посмотрел на свои руки, на заляпанную глиной и кровью шинель, на жалкие и потерянные блескуче-чёрные лица бойцов, в большинстве исходивших невольными слезами. И в противовес после потуг смеха большим приливом захотелось истошно взвыть зверем и ВЫТЬ, ВЫТЬ, ВЫТЬ благим матом, пока боль, ужас и бесчеловечие содеянного не изошли бы вместе с криком...".